Евгений Рындин акварель акварелист

. Деревенские собаки меня уже знают. Услышав скрип лыж они звонко лают то ли приветствуя меня, то ли обижаясь. Но вольные псы выскакивают из калиток и бросаются вслед за мной. Они забегают вперед, они хватают за пятки лыж и лают от души. Им нравится эта игра. И как раз на этом участке дорога особенно хороша для быстрого бега, чем я непременно пользуюсь. Редкие жители деревни, уже привыкшие к постоянному незнакомцу, любезно здороваются со мной. Мне приятно
. Это шоссе уже прорезает не поле, а сосновый лес. Здесь вроде бы места достаточно для дороги любой ширины, но опять чего-то не хватило, чтобы сделать полоску тротуара. И бедному пешеходу приходится шлепать по обочине. В прошлом году, когда я всю зиму ездил на велосипеде, было приятно ощущать гладкость расчищенной обочины, теперь же приходится горевать и по тому же поводу: обочина ободрана до земли и лыжнику вроде меня надо либо сбрасывать лыжи, либо забираться на пирамиду из льда, снега и дорожной грязи, чтобы по этой пирамиде пробраться четыреста метров до перекрестка. Выбираю второй вариант, жертвую лыжами
. Ну вот, наконец-то, я в своей стихии.
. Перекресток образует дорога в песчаный карьер. До недавнего времени по ней с утра до вечера нервно тряслись тяжелые грузовики с песком, но кризис сократил потребность в кирпиче, для которого нужен был песок, и дорога досталась в наследство «шумахерам». Они, к моей радости, раньше обеда не оживают и можно спокойно катить по их колеям. Это не просто, колея от легковых машин узенькая, лоточком, лыжи «слипаются», лезут одна на другую, того гляди шлепнешься в сугроб. Но я и тут приспособился: смыкаю колени и , подобно ножницам, раздвигаю лыжи в стороны. Здесь тоже не больше полукилометра, а затем я круто забираю влево, поднимаюсь на холм и вдоль лесной дороги по накатанной самим собой лыжне скатываюсь в гущу леса.
. Сосновый, грибной лес. Пару лет назад он был стар и могуч, но внезапный ураган, прошедший полосой, аккуратно положил тысячи вековых сосен и теперь на их месте лысина с новыми посадками. Кое-где среди этой лысины все же сохранились некоторые деревья и то благодаря тому, что первым порывом ветра им оторвало верхушки – наиболее кудрявая часть сосны – а стволу уже было устоять легче. Теперь эти стволы всю силу корней направили на ближайшую к вершине ветвь и та начала быстро выгибаться вверх, выпрямляться и замещать оторванную верхушку. Полностью выровняться ветвь, конечно, не сможет и потому дерево получает красивый изгиб. Встречая такие деревья в лесу я удивлялся их вычурности, не понимая причины такого чуда, но теперь мне всё понятно. Зато вдруг среди леса открылся вид прекрасного чистого, белого, огромного поля, испещренного множеством следов лесных обитателей . Правда, нет почему-то заячьих следов с характерным рисунком буквы «Т» если оставить только крайние точки. Но следов лис, белок, заблудившихся собак много. Может быть, эти звери ходят кругами и петлями, оставляя свои следы в избытке? Не знаю. Но вот на след огромного лося я все-таки набрел. Лось не ходит по открытому полю, лось выбирает маршрут по самым, казалось бы , непроходимым чащам, буеракам и болотам. По этим признакам лосиный след не спутаешь ни с чьим другим. Этих следов давно не видно. Может быть потому, что лосям не нравятся лыжные просеки, может быть , просто не стало самих лосей. Пару дней назад серьезный мужчина с волнением рассказывал, как возвращаясь под вечер по лесу с лыжной прогулки, сначала увидел, что догоняет двух волков, а когда с опаской оглянулся, то удивился ещё больше, так как сзади по лыжне его сопровождала ещё пара

стр.159